1867

      В ночном саду под гроздью зреющего манго
      Максимильян танцует то, что станет танго.
      Тень воз -- вращается подобьем бумеранга,
      температура, как под мышкой, тридцать шесть.

      Мелькает белая жилетная подкладка.
      Мулатка тает от любви, как шоколадка,
      в мужском объятии посапывая сладко.
      Где надо -- гладко, где надо -- шерсть.

      В ночной тиши под сенью девственного леса
      Хуарец, действуя как двигатель прогресса,
      забывшим начисто, как выглядят два песо,
      пеонам новые винтовки выдает.

      Затворы клацают; в расчерченной на клетки
      Хуарец ведомости делает отметки.
      И попугай весьма тропической расцветки
      сидит на ветке и так поет:

      Презренье к ближнему у нюхающих розы
      пускай не лучше, но честней гражданской позы.
      И то, и это порождает кровь и слезы.
      Тем паче в тропиках у нас, где смерть, увы,

      распространяется, как мухами -- зараза,
      иль как в кафе удачно брошенная фраза,
      и где у черепа в кустах всегда три глаза,
      и в каждом -- пышный пучок травы.

      1975