Речь о пролитом молоке (1967)

Опубликовано в Стихотворения и поэмы

      I

      1

      Я пришел к Рождеству с пустым карманом.
      Издатель тянет с моим романом.
      Календарь Москвы заражен Кораном.
      Не могу я встать и поехать в гости
      ни к приятелю, у которого плачут детки,
      ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
      Всюду необходимы деньги.
      Я сижу на стуле, трясусь от злости.

      2

      Ах, проклятое ремесло поэта.
      Телефон молчит, впереди диета.
      Можно в месткоме занять, но это --
      все равно, что занять у бабы.
      Потерять независимость много хуже,
      чем потерять невинность. Вчуже,
      полагаю, приятно мечтать о муже,
      приятно произносить "пора бы".

      3

      Зная мой статус, моя невеста
      пятый год за меня ни с места;
      и где она нынче, мне неизвестно:
      правды сам черт из нее не выбьет.
      Она говорит: "Не горюй напрасно.
      Главное -- чувства! Единогласно?"
      И это с ее стороны прекрасно.
      Но сама она, видимо, там, где выпьет.

      4

      Я вообще отношусь с недоверьем к ближним.
      Оскорбляю кухню желудком лишним.
      В довершенье всего досаждаю личным
      взглядом на роль человека в жизни.
      Они считают меня бандитом,
      издеваются над моим аппетитом.
      Я не пользуюсь у них кредитом.
      "Наливайте ему пожиже!"

      5

      Я вижу в стекле себя холостого.
      Я факта в толк не возьму простого,
      как дожил до от Рождества Христова
      Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
      Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
      рытья по карманам, судейской таски,
      ученья строить Закону глазки,
      изображать немого.

      6

      Жизнь вокруг идет как по маслу.
      (Подразумеваю, конечно, массу.)
      Маркс оправдывается. Но, по Марксу,
      давно пора бы меня зарезать.
      Я не знаю, в чью пользу сальдо.
      Мое существование парадоксально.
      Я делаю из эпохи сальто.
      Извините меня за резвость!

      7

      То есть, все основания быть спокойным.
      Никто уже не кричит: "По коням!"
      Дворяне выведены под корень.
      Ни тебе Пугача, ни Стеньки.
      Зимний взят, если верить байке.
      Джугашвили хранится в консервной банке.
      Молчит орудие на полубаке.
      В голове моей -- только деньги.

      8

      Деньги прячутся в сейфах, в банках,
      в полу, в чулках, в потолочных балках,
      в несгораемых кассах, в почтовых бланках.
      Наводняют собой Природу!
      Шумят пачки новеньких ассигнаций,
      словно вершины берез, акаций.
      Я весь во власти галлюцинаций.
      Дайте мне кислороду!

      9

      Ночь. Шуршание снегопада.
      Мостовую тихо скребет лопата.
      В окне напротив горит лампада.
      Я торчу на стальной пружине.
      Вижу только лампаду. Зато икону
      я не вижу. Я подхожу к балкону.
      Снег на крыши кладет попону,
      и дома стоят, как чужие.

      II

      10

      Равенство, брат, исключает братство.
      В этом следует разобраться.
      Рабство всегда порождает рабство.
      Даже с помощью революций.
      Капиталист развел коммунистов.
      Коммунисты превратились в министров.
      Последние плодят морфинистов.
      Почитайте, что пишет Луций.

      11

      К нам не плывет золотая рыбка.
      Маркс в производстве не вяжет лыка.
      Труд не является товаром рынка.
      Так говорить -- оскорблять рабочих.
      Труд -- это цель бытия и форма.
      Деньги -- как бы его платформа.
      Нечто помимо путей прокорма.
      Размотаем клубочек.

      12

      Вещи больше, чем их оценки.
      Сейчас экономика просто в центре.
      Объединяет нас вместо церкви,
      объясняет наши поступки.
      В общем, каждая единица
      по своему существу -- девица.
      Она желает объединиться.
      Брюки просятся к юбке.

      13

      Шарик обычно стремится в лузу.
      (Я, вероятно, терзаю Музу.)
      Не Конкуренции, но Союзу
      принадлежит прекрасное завтра.
      (Я отнюдь не стремлюсь в пророки.
      Очень возможно, что эти строки
      сократят ожиданья сроки:
      "Год засчитывать за два".)

      14

      Пробил час, и пора настала
      для брачных уз Труда -- Капитала.
      Блеск презираемого металла
      (дальше -- изображенье в лицах)
      приятней, чем пустота в карманах,
      проще, чем чехарда тиранов,
      лучше цивилизации наркоманов,
      общества, выросшего на шприцах.

      15

      Грех первородства -- не суть сиротства.
      Многим, бесспорно, любезней скотство.
      Проще различье найти, чем сходство:
      "У Труда с Капиталом контактов нету".
      Тьфу-тьфу, мы выросли не в Исламе,
      хватит трепаться о пополаме.
      Есть влечение между полами.
      Полюса создают планету.

      16

      Как холостяк я грущу о браке.
      Не жду, разумеется, чуда в раке.
      В семье есть ямы и буераки.
      Но супруги -- единственный тип владельцев
      того, что они создают в усладе.
      Им не требуется "Не укради".
      Иначе все пойдем Христа ради.
      Поберегите своих младенцев!

      17

      Мне, как поэту, все это чуждо.
      Больше: я знаю, что "коемуждо..."
      Пишу и вздрагиваю: вот чушь-то,
      неужто я против законной власти?
      Время спасет, коль они неправы.
      Мне хватает скандальной славы.
      Но плохая политика портит нравы.
      Это уж -- по нашей части!

      18

      Деньги похожи на добродетель.
      Не падая сверху -- Аллах свидетель, --
      деньги чаще летят на ветер
      не хуже честного слова.
      Ими не следует одолжаться.
      С нами в гроб они не ложатся.
      Им предписано умножаться,
      словно в баснях Крылова.

      19

      Задние мысли сильней передних.
      Любая душа переплюнет ледник.
      Конечно, обществу проповедник
      нужней, чем слесарь, науки.
      Но, пока нигде не слыхать пророка,
      предлагаю -- дабы еще до срока
      не угодить в объятья порока:
      займите чем-нибудь руки.

      20

      Я не занят, в общем, чужим блаженством.
      Это выглядит красивым жестом.
      Я занят внутренним совершенством:
      полночь -- полбанки -- лира.
      Для меня деревья дороже леса.
      У меня нет общего интереса.
      Но скорость внутреннего прогресса
      больше, чем скорость мира.

      21

      Это -- основа любой известной
      изоляции. Дружба с бездной
      представляет сугубо местный
      интерес в наши дни. К тому же
      это свойство несовместимо
      с братством, равенством и, вестимо,
      благородством невозместимо,
      недопустимо в муже.

      22

      Так, тоскуя о превосходстве,
      как Топтыгин на воеводстве,
      я пою вам о производстве.
      Буде указанный выше способ
      всеми правильно будет понят,
      общество лучших сынов нагонит,
      факел разума не уронит,
      осчастливит любую особь.

      23

      Иначе -- верх возьмут телепаты,
      буддисты, спириты, препараты,
      фрейдисты, неврологи, психопаты.
      Кайф, состояние эйфории,
      диктовать нам будет свои законы.
      Наркоманы прицепят себе погоны.
      Шприц повесят вместо иконы
      Спасителя и Святой Марии.

      24

      Душу затянут большой вуалью.
      Объединят нас сплошной спиралью.
      Воткнут в розетку с этил-моралью.
      Речь освободят от глагола.
      Благодаря хорошему зелью,
      закружимся в облаках каруселью.
      Будем опускаться на землю
      исключительно для укола.

      25

      Я уже вижу наш мир, который
      покрыт паутиной лабораторий.
      А паутиною траекторий
      покрыт потолок. Как быстро!
      Это неприятно для глаза.
      Человечество увеличивается в три раза.
      В опасности белая раса.
      Неизбежно смертоубийство.

      26

      Либо нас перережут цветные.
      Либо мы их сошлем в иные
      миры. Вернемся в свои пивные.
      Но то и другое -- не христианство.
      Православные! Это не дело!
      Что вы смотрите обалдело?!
      Мы бы предали Божье Тело,
      расчищая себе пространство.

      27

      Я не воспитывался на софистах.
      Есть что-то дамское в пацифистах.
      Но чистых отделять от нечистых --
      не наше право, поверьте.
      Я не указываю на скрижали.
      Цветные нас, бесспорно, прижали.
      Но не мы их на свет рожали,
      не нам предавать их смерти.

      28

      Важно многим создать удобства.
      (Это можно найти у Гоббса.)
      Я сижу на стуле, считаю до ста.
      Чистка -- грязная процедура.
      Не принято плясать на могиле.
      Создать изобилие в тесном мире --
      это по-христиански. Или:
      в этом и состоит Культура.

      29

      Нынче поклонники оборота
      "Религия -- опиум для народа"
      поняли, что им дана свобода,
      дожили до золотого века.
      Но в таком реестре (издержки слога)
      свобода не выбрать -- весьма убога.
      Обычно тот, кто плюет на Бога,
      плюет сначала на человека.

      30

      "Бога нет. А земля в ухабах".
      "Да, не видать. Отключусь на бабах".
      Творец, творящий в таких масштабах,
      делает слишком большие рейды
      между объектами. Так что то, что
      там Его царствие, -- это точно.
      Оно от мира сего заочно.
      Сядьте на свои табуреты.

      31

      Ночь. Переулок. Мороз блокады.
      Вдоль тротуаров лежат карпаты.
      Планеты раскачиваются, как лампады,
      которые Бог возжег в небосводе
      в благоговеньи своем великом
      перед непознанным нами ликом
      (поэзия делает смотр уликам),
      как в огромном кивоте.

      III

      32

      В Новогоднюю ночь я сижу на стуле.
      Ярким блеском горят кастрюли.
      Я прикладываюсь к микстуре.
      Нерв разошелся, как черт в сосуде.
      Ощущаю легкий пожар в затылке.
      Вспоминаю выпитые бутылки,
      вологодскую стражу, Кресты, Бутырки.
      Не хочу возражать по сути.

      33

      Я сижу на стуле в большой квартире.
      Ниагара клокочет в пустом сортире.
      Я себя ощущаю мишенью в тире,
      вздрагиваю при малейшем стуке.
      Я закрыл парадное на засов, но
      ночь в меня целит рогами Овна,
      словно Амур из лука, словно
      Сталин в XVII съезд из "тулки".

      34

      Я включаю газ, согреваю кости.
      Я сижу на стуле, трясусь от злости.
      Не желаю искать жемчуга в компосте!
      Я беру на себя эту смелость!
      Пусть изучает навоз кто хочет!
      Патриот, господа, не крыловский кочет.
      Пусть КГБ на меня не дрочит.
      Не бренчи ты в подкладке, мелочь!

      35

      Я дышу серебром и харкаю медью!
      Меня ловят багром и дырявой сетью.
      Я дразню гусей и иду к бессмертью,
      дайте мне хворостину!
      Я беснуюсь, как мышь в темноте сусека!
      Выносите святых и портрет Генсека!
      Раздается в лесу топор дровосека.
      Поваляюсь в сугробе, авось остыну.

      36

      Ничего не остыну! Вообще забудьте!
      Я помышляю почти о бунте!
      Не присягал я косому Будде,
      за червонец помчусь за зайцем!
      Пусть закроется -- где стамеска! --
      яснополянская хлеборезка!
      Непротивленье, панове, мерзко.
      Это мне -- как серпом по яйцам!

      37

      Как Аристотель на дне колодца,
      откуда не ведаю что берется.
      Зло существует, чтоб с ним бороться,
      а не взвешивать в коромысле.
      Всех скорбящих по индивиду,
      всех подверженных конъюнктивиту, --
      всех к той матери по алфавиту:
      демократия в полном смысле!

      38

      Я люблю родные поля, лощины,
      реки, озера, холмов морщины.
      Все хорошо. Но дерьмо мужчины:
      в теле, а духом слабы.
      Это я верный закон накнокал.
      Все утирается ясный сокол.
      Господа, разбейте хоть пару стекол!
      Как только терпят бабы?

      39

      Грустная ночь у меня сегодня.
      Смотрит с обоев былая сотня.
      Можно поехать в бордель, и сводня --
      нумизматка -- будет согласна.
      Лень отклеивать, суетиться.
      Остается тихо сидеть, поститься
      да напротив в окно креститься,
      пока оно не погасло.

      40

      "Зелень лета, эх, зелень лета!
      Что мне шепчет куст бересклета?
      Хорошо пройтись без жилета!
      Зелень лета вернется.
      Ходит девочка, эх, в платочке.
      Ходит по полю, рвет цветочки,
      Взять бы в дочки, эх, взять бы в дочки.
      В небе ласточка вьется".

      14 января 1967


Случайное фото

Иосиф Бродский