Засекреченная слава
Еще в 50-е годы в авиационном полку, базировавшемся близ Севастополя на аэродроме Бельбек, я от старых летчиков-фронтовиков услышал, что, помимо прославленных асов второй мировой войны — Александра Покрышкина и Ивана Кожедуба, сбивших, как известно, наибольшее количество самолетов противника, есть и другой ас — Иван Федоров, который уничтожил лично 49 и в группе 47 самолетов противника и о котором официальная пресса молчит по каким-то особым причинам.
У меня, как у летчика-профессионала, возникли недоуменные вопросы: если Звезду Героя вручали за 12-16 сбитых самолетов противника, то Федоров был достоин двух, а то и всех трех золотых звезд. Однако, по данным авиационной энциклопедии, к первому высокому званию Героя он был представлен только в 1948 году и то за испытания новой авиатехники.
С годами мне удалось собрать некоторые документы, изучить личное дело Федорова. Удалось, наконец, встретиться и с самим прославленным летчиком.
Весной 1941 года, по соглашению с Риббентропом, на паритетных началах был произведен обмен военными летчиками-испытателями для укрепления взаимного доверия между Сталиным и Гитлером.
Немцы предложили Москве прислать своих летчиков-испытателей и облетать любой их новейший самолет, вплоть до самых секретных образцов. Немецкие военные летчики-испытатели также должны были облетать новые советские самолеты.
И это происходило в то время, когда советская разведка была осведомлена, что еще в октябре 1940 года по приказу шефа нацистской разведки Вальтера Шелленберга создано специальное подразделение, руководимое подполковником Теодором Ровелем, главной обязанностью которого было добывание секретных сведений о советской авиации.
К тому же военный атташе немецких ВВС в Москве полковник Генрих Ашснбреннер, прекрасно владевший русским языком (в 30-е годы он обучался полетам на военных самолетах в СССР), в последнее время настойчиво искал встреч с высокопоставленными военачальниками и уверял их, что для дружбы и доверия необходим постоянный обмен новинками авиатехники.
Он даже предлагал свою помощь в покупке для СССР новейших секретных истребителей фирмы Вилли Мессершмитта (такая сделка действительно была осуществлена за несколько месяцев до начала войны. Было приобретено три десятка самолетов двенадцати разных типов.)
Как известно, по Версальскому договору Германия не могла иметь военную авиацию. Однако Сталин, желая ослабить Запад, помог немцам восстановить военный потенциал, и особенно в авиации. На него произвел впечатление стремительный взлет Гитлера. Кроме того, Сталин обожал секретные договоры...
Тогда, в 1939 году в Москву приезжали министр иностранных дел Риббентроп, генералы Эрнст Кестринг и Курт Гаммерштейн-Экворт. Все трое прекрасно говорили по-русски. И переговоры шли почти без переводчиков, что очень понравилось Сталину.
Теперь становится понятной командировка наших летчиков-испытателей в Берлин. Иван Евграфович помнит эту необычную командировку очень хорошо.
— Перед Великой Отечественной войной, — рассказывал он, — несколько немецких военных летчиков более трех месяцев изучали, а затем облетывали нашу авиатехнику, главным образом истребители.
Истребитель И-16 для них оказался не простым и четверо побились... (цифра неточная и подтвердить ее не удалось).
Наш визит был ответным. Разрешили поехать в Германию только четверым: мне, Стефановскому, Супруну и Викторову. И мы, прибыв в Берлин, в темпе испытали все, что нам было предложено немецкой стороной: самолеты Мессершмитта, Хейнкеля, Юн-керса, Дорнье...
На прощальном банкете Адольф Гитлер вручил нам награды. Я получил железный крест...
За банкетным столом я сидел почти рядом с Гитлером и пару раз попытался с ним заговорить. Но не тут-то было! Гитлер сразу дал понять, что я не подхожу по рангу для разговоров с ним и отослал меня к Герингу.
Федорова не покидала уверенность: немцы отлично осведомлены, что он воевал против их «кондора» в Испании и что Гитлер готовит войну против СССР.
Тут надо вернуться к испанским событиям, точнее, к окончанию гражданской войны в Испании. У Ивана Евграфовича сохранились записи только за 7 месяцев боев в Испании, что составило 131 вылет, 160 часов 40 минут.
Когда война в Испании закончилась, летчики-истребители Анатолий Серов, Михаил Якушин, Николай Остряков и еще несколько человек были представлены к званию Героя Советского Союза (без опубликования Указа Верховного Совета СССР), был представлен к этому высокому званию и Федоров, но Золотую Звезду Героя ему не суждено было получить.
Во время банкета, уже в Москве, на котором присутствовало более 150 человек (летчики, пехотинцы, артиллеристы и моряки) — в основном молодые командиры, — после окончания застолья по какому-то незначительному поводу возникла драка...
Иван Федоров особого участия в ней не принимал, но приставленному к нему органами самонадеянному и нагловатому нквдэшнику, разозлившись, нанес короткий удар правой. На второй день тот, не приходя в сознание, скончался.
После этого печального события Федорова и еще несколько пилотов вызвал начальник Генерального штаба по авиации генерал-лейтенант Я. Смушкевич и сказал: «Воевали геройски и все насмарку!» Обложил матом и добавил, что представление на звание Героя на Федорова возвращено. А оставшись с ним наедине, предупредил, что НКВД завело на него особую папку... Эта папка и сыграла в судьбе Ивана Евграфовича печальную роль: его надолго «задвинули» в своеобразную политическую тень, а славу засекретили наглухо...
Вернувшись из Германии, Федоров не успел сдать свой загранпаспорт, когда поступил приказ Наркомата обороны — отбыть в новую командировку, на сей раз в Китай, в город Кульджа (близ Урумчи).
Там при содействии СССР был построен авиазавод по сборке самолетов И-15 и И-16, на котором работало много советских специалистов. Федорова назначили начальником летно-испытательной станции и одновременно летчиком-испытателем и сдатчиком.
Согласно дальнейшим записям в личном деле Ивана Федорова, после Китая, в городе Горьком он продолжил работу по испытанию самолетов Лавочкина и Поликарпова. И вот здесь, в силу своего необузданного характера, он вновь совершил весьма рискованный поступок, едва не стоивший ему головы.
Вот как Иван Евграфович рассказывал об этом:
— В июне 1942 года я сознательно пошел на нарушение, думал, что после этого меня направят на фронт. До этого сколько ни просился, меня не пускали. Улетел самым скандальным образом.
На опытной машине ЛаГГ-3 сделал три мертвых петли под мост над Окой. Выходя из-под моста, делаю петлю — и вновь под мост. Такого трюка никто еще не делал. Потом вижу — по мне охрана моста открыла огонь, видимо, решив, что могу мост разрушить...
Сначала хотел было вернуться и сесть, уже выпустил шасси, потом передумал: был уверен, что отлетался. Убираю шасси, делаю вдоль полосы на малой высоте замедленную бочку и по радио передаю: «Ждите по окончании войны при условии, если уцелею».
Долетел до Монино без карты, 419 км. Там моросил дождь. Совершил посадку. Никто не встречает. Вижу — в стороне стоят два бомбардировщика и около них заправщик. Подрулил к нему вплотную. Вылез из кабины. Шофер заправщика уставился на меня. Кричу ему:
— Эй, побыстрее заправь, срочно лететь надо!
— А вы коменданта аэродрома видели?
— А где он?
Он показывает в другой конец аэродрома. Я соображаю, что делать дальше.
— Ты в Бога веруешь? — спрашиваю и достаю свой пистолет (патронов в нем не было), — считаю до трех!
Тот оторопел.
— А расписку дашь?
— Дам расписку. Заправляй!
Я запрыгнул на крыло и сам стал заправлять через горловину... Смотрю, по мокрой траве катит «форд», в нем голубые фуражки. Ну, думаю, это по мою душу. Быстренько закрыл горловину бака и кричу:
— Давай, распишусь.
А он тянет время, не торопится и тоже посматривает на «форд». Я все же расписался. Мотор еще не остыл и запустился сразу. Развернулся, обдал подъехавших струей от винта и взлетел...
Прилетаю в Клин. На берегу реки белеет церковь. Шарю по воздуху глазами, чтобы не атаковали ненароком. Это был аэродром третьей воздушной армии. Несколько минут кряду выделывал фигуры высшего пилотажа, резвился, чтобы привлечь внимание высокого начальства. И действительно, привлек внимание самого Михаила Михайловича Громова, который в это время в своем штабе проводил совещание и все видел из окна.
Когда я сел, зарулил и выключил двигатель, увидел, что ко мне едут легковые машины.
Первым вышел Громов из «кадиллака» (подарок президента США после перелета через Северный полюс в Америку), за ним его замести гели и среди них Юмашев, Вахмистров, Байдуков. Громов стройный, высокий, сдержанный, а я предстал перед ним в китайской кожаной куртке, на голове берет испанский, штиблеты немецкие и пистолет «ТТ» без патронов в кобуре. Волнуюсь, конечно...
Обратился к Громову со словами: «Товарищ командующий, разрешите доложить... — и далее объяснил, как умел, свой перелет к нему. Громов с интересом меня разглядывает. Помолчал. Затем пригласил в машину со словами: «Ну-тис. будем разбираться, посты ВНОС уже о вас сообщили...»
Я подтвердил, что у Вознесенска зенитки открыли по мне огонь, но не попали, а у Ногинска пара Миг-3 атаковала, но нерешительно, «по-школьному», и я от них без труда ушел...
Так, благодаря Громову, я остался у него в 3-й воздушной армии и стал воевать на Калининском фронте...
Между тем руководство Горьковского завода объявило Федорова дезертиром и потребовало вернуть с фронта. Он послал им телеграмму: «Не затем удирал, чтобы к вам вернуться. Если виноват, отдайте под трибунал».
На душе было тревожно, но Громов успокоил: «Если бы ты с фронта удрал, тогда судили бы, а ты же на фронт». Действительно, дело закрыли, но жене, Анне, оставшейся в Горьком (между прочим, тоже летчице), пришлось туго. У Громова попросил разрешения слетать за нею на двухместном самолете Як-7. Потом с ней воевали вместе...
Громов очень быстро убедился, что Иван Федоров отличный воздушный ас. Уже через несколько дней он, поднявшись в воздух на опытном ЛаГГ-3, сбил пару «юнкерсов», причем весь экипаж, спустившийся на парашютах, был взят в плен. Громов откликнулся телеграммой: «Первый раз видел из КП, как ЛаГГ сбивал немца».
За полтора месяца Федоровым было сбито 18 самолетов противника! Общий счет составил 42 победы, но представления на звание Героя не давали. Вместо этого — 6 орденов Отечественной пойми с короткими интервалами. Согласно личному делу, его летная карьера резко пошла в гору.
Приказом Главкома за № 067 от 23 октября 1942 года он назначается командиром 157 ИАП. в апреле 1943 года — командиром 273 авиадивизии, а затем старшим инспектором-летчиком управления третьей воздушной армии у Громова.
Его жена, Анна Артемьевна Федорова, которую он сам когда-то учил летать, сбила 3 немецких самолета, — но в 1943 году сама оказалась сбитой. Раненая в ногу, она приземлилась на парашюте, спаслась, но потом долгие годы мучалась по больницам.
Даже будучи в должности командира авиадивизии, Федоров был «летающим начальником», что было редкостью на фронте. При такой должности ему было неловко всякий раз доказывать свои победы в воздухе.
Учеников у него было достаточно, из них четверо стали Героями Советского Союза. Их имена мелькали на страницах «Красной звезды», но фамилия Федорова не упоминалась. Секретное распоряжение СМЕРШа о запрете публикации в открытой печати его имени действовало.
В личном деле Ивана Евграфовича в графе «Прохождение службы в Вооруженных силах» записано, что он назначен командиром группы штрафников. Это очень интересный факт фронтовой биографии Федорова, ибо ни в «Истории Великой Отечественной войны», ни в трудах военных историков о летчиках-штрафниках нет ни слова!
— Это было идеей самого товарища Сталина, — рассказывает Иван Евграфович, — такого еще не было ни в одной стране. Это была первая и последняя группа «летчиков-сорвиголов», просуществовавшая на фронте несколько месяцев, 64 проштрафившихся летчика, осужденных трибуналом, должны были кровью искупить свою вину в воздушных боях, воевать до первого ранения...
Когда пришел секретный приказ Сталина, Громов вызвал Боровых, Зайцева (впоследствии они стали дважды Героями). Онуфриенко (тоже Герой) и предложил принять командование. Все отказались, сказав: «Если прикажете — исполним, а так ни за что! Штрафники люди отчаянные, от них одни неприятности...» Тогда я встал и говорю: «Михаил Михайлович, разрешите мне...» Так я стал командиром группы летчиков-штрафников, вошедших в 3-ю воздушную армию...
Летчиков-штрафников одели как простых красноармейцев и присвоили всем без исключения звание «рядовой». Полномочия мне дали большие: за малейшую попытку неповиновения расстреливать на месте. Я, слава Богу, этим правом не воспользовался ни разу.
Помню, командующий фронтом Иван Степанович Конев поставил перед Громовым задачу прикрыть с воздуха истребителями участок фронта в виде выступа, или «аппендикса», километров 18.
Видимо, немецкое командование решило там создать плацдарм. (В истории Великой Отечественной эта операция получила название Ржевско-Сычевской). Приказ Конева был такой: «Если хоть одна бомба упадет на своих пехотинцев, приеду — отдам под трибунал...»
Составили очередность и стали летать «шестерками», барражируя над этим чертовым «аппендиксом». Была облачность. Летали так: группа прилетает, когда у нее кончается горючее, ее сменяет другая...
Вдруг звонит мне Громов:
— Кто у тебя летал в 9 часов утра?
— Ломейкин, Гришин... (мой друг).
Они только что сели.
— Всю «шестерку» Конев приказал расстрелять и в 14.00 доложить об исполнении. Наши войска не были прикрыты с воздуха...
Я так думаю, что, возможно, из-за облачности пехотинцы не увидели наших истребителей. Дело принимало дурной оборот. И я говорю:
— С кем же воевать будем, если своих же под расстрел? Они четыре дня назад сбили 11 самолетов. Я против этого, тем более, что летчики не виноваты...
Скоро на аэродром приезжает сам Иван Степанович Конев на трофейном «опель-адмирале». Кроме него, в машине еще какой-то подполковник. Конев злой, настроен на скорую расправу (его самого недавно спас от снятия Сталиным Георгий Жуков), кричит мне: «Знаешь, кто ты такой?» Отвечаю: «Знаю — сталинский сокол». Конев опять: «Знаешь, кто ты такой?» Приехавший с ним подполковник торопится сорвать с меня ордена, У меня «маузер» с 25 патронами. Думаю: «Кажись, приходит время застрелиться...»
Между тем Конев приказал выделить взвод автоматчиков («расстрельная команда»). Поодаль уже вырыты могилы, не в длину, а в глубину, чтоб предатель или штрафник лежал в земле согнувшись в три погибели. Ритуал такой казни был хорошо отработан СМЕРШем.
Несмотря на такую нервную обстановку, я, стараясь быть спокойным, в кратком докладе все же убедил Конева, что тщательная проверка показала, что летчики район прикрывали, прикрывали за облаками и в расчетное время, и что их с земли или блиндажа могли не увидеть... Страха я тогда не испытывал. Конев посверкал глазами, успокоился и сказал: «В первый раз отменяю свое решение».
Мои штрафники за все время боев в воздухе сбили около 400 самолетов, не считая сожженных на земле, но эти победы им не засчитывали. Фотоконтроля тогда не велось... Так и воевали «за общую победу». Сбитые штрафниками самолеты в штабе «раскладывали» по другим полкам, что было в порядке вещей, или вообще не засчитывали. Вот и получалось: «Каков пошел, таков и воротился».
Удалось разыскать некоторые данные о боевых действиях 157 авиаполка, куда входила группа летчиков-штрафников из 256 авиадивизии, которой командовал Федоров. Из них следовало, что в период Ржевско-Сычевской операции «добрая слава шла об этом полке, на счету которого было 130 самолетов противника, а по дивизии 380». Так говорят документы.
В разгар боев за Ржев и Сычевку немецкое командование перебросило до 12 дивизий и усилило группу армии «Центр».
— Приходилось делать по нескольку боевых вылетов в день, — вспоминает Иван Евграфович. — Потерял четырех ведомых, в том числе своего друга Анатолия Томильченко. Отличный был летчик, Я получил ранения в руку и ногу (при таране), к счастью, довольно легкие (это зафиксировано в личном деле). Получил ранение и в лицо — покрепче, осколок изуродовал нос.
Выковыривал его сам перед зеркалом. Больно было — терпел... Не разговаривал и не ел несколько дней. Лицо, конечно, стало изрядно попорченное.
Когда Калинин вручал очередную награду в Кремле, спросил: «Вопросы есть?» Я говорю ему: «Михаил Иванович, хорошо бы до того, как родители меня увидят, нос в порядок привести...»
Оперировали в Кремлевской больнице. Нос стал похожим на картошку. Раньше был лучше...
Очень интересно рассказывал Иван Евграфович о своих полетах ведущим «девятки» на «свободную охоту», более похожую на воздушную дуэль.
Это совершенно особый вид воздушного боя, который придумали немецкие асы, обладавшие прекрасной выучкой, опытом и отличной техникой пилотирования.
Об асах и асах-дуэлянтах официальные источники также умалчивают, а они были... Например, немецкий ас Рудольф Мюллер. Советский ас Евгений Савицкий также совершил несколько полетов на дуэль под Ростовом (потом ему запретили).
Борис Веселовский, Александр Покрышкин и многие другие летчики летали на «свободную охоту» за линию фронта.
Федоров вспоминал нашего летчика-истребителя, полковника В. Н. Вальцефера (был начальником кафедры в Ейском ВВАУЛ), о его дуэли в воздухе с немецким асом обер-фельдфебелем Мюллером, которая состоялась в небе Заполярья в 1943 году.
Мюллер прилетел на аэродром Ваенга на новеньком «мессершмитте» Ме-109 С-2 (имевшим улучшенные летные характеристики по сравнению с Ме-109 Е) и сбросил вымпел с запиской, что один самолет может подняться в воздух для честного поединка... И подписался: Рудольф Мюллер.
В воздух на английском истребителе «харрикейн» поднялся Вальцефер, тогда еще старший лейтенант. Он опасался, что Мюллер подстрелит его еще на взлете. Но тот, снизившись над взлетной полосой, пристроился и «вежливо» ждал, когда его русский противник уберет шасси, после чего с увеличением скорости вышел вперед и восходящей спиралью стал набирать высоту.
Молодой летчик просто обрадовался такой удаче, он сразу оказался в хвосте аса, в очень выгодной позиции. Следуя друг за другом, правой восходящей спиралью, Вальцефер попытался взять упреждение и открыть заградительный огонь, но не тут-то было!
Его самолет сразу стал дрожать, грозя сорваться в штопор. И тогда только он понял, что это точно рассчитанный маневр — увлечь его в эту предательскую спираль, на которой невозможно вести прицельный огонь!
Самолеты, как привязанные друг к другу, виток за витком набирали высоту, но мотор на «харрикейне» был слабее (и это тоже входило в расчет Мюллера), он начал терять скорость, а Мюллер продолжал лезть вверх.
Наконец, Вальцефер, потеряв терпение, на короткое время довернул машину, дав очередь по Мюллеру (мимо!), и тут же свалился в штопор.
Ас, внимательно следивший за поведением противника, мгновенно выполнил полупереворот и на выходе из штопора сразил того очередью с минимальной дистанции.
Самолет Вальцефера загорелся... За этим показательным, виртуозным боем люди на земле следили затаив дыхание.
Мюллер, покачав на прощание крыльями, скрылся, а Вальцефер, сбив скольжением пламя, с поврежденным мотором произвел посадку на свой аэродром. Он был ранен в низ живота осколком (остальные застряли в парашюте). К счастью, ранение оказалось легким...
Об этом бое с Мюллером полковник Вальцефер любил рассказывать в назидание молодым летчикам...
Видимо, подражая Рудольфу Мюллеру, на Калининском фронте появился другой немецкий ас. Дважды он вызывал на «воздушную дуэль» и дважды ему удавалось одерживать победу. Об этом Иван Федоров узнал, когда оказался на аэродроме Злобино.
— Я приехал на аэродром Злобино, — рассказывал Иван Евграфович, — от Рокоссовского на мотоцикле. Мне докладывают: так, мол, и так, уже прилетал два раза. Действительно, ас прилетел и в третий раз, пунктуально, на «фокке-вульф-190»... Самолет мне уже приготовили.
Вызов я принял. Сел в самолет — и в воздух. Бой был короткий, всего несколько минут. Аса я завалил, он почему-то показался мне не очень опытным — крылышки, конечно, есть, а перышки еще втыкать надо... От моей очереди у него отвалилось крыло, но он успел выпрыгнуть на парашюте. Жаль, фамилию его не запомнил.
Ивану Федорову кроме Калининского фронта (июль 1942 — апрель 1943), пришлось воевать на Центральном фронте (апрель 1943 — июнь 1944), на 3-м Прибалтийском (июнь-ноябрь 1944) и на 2-м Белорусском (ноябрь 1944 — май 1945).
В 1943 году Федорова наконец представили к званию Героя (на 23 февраля), но Военный совет не утвердил. Более того, приказом от 1 мая 1944 года он сдал дела 213-й авиадивизии и перевелся на должность заместителя командира Краснознаменной 269-й авиадивизии 4-й воздушной армии.
Это было сделано по просьбе самого Федорова:
— Ушел с должности командира дивизии, — говорил он. — Не в моем характере «шлифовать» кресло. Стал замом, чтобы иметь возможность больше летать.
В этот период он сколотил девятку отличных летчиков, в которую вошли Андрей Боровых, Василий Зудилов, Иван Баранов, Василий Зайцев, Григорий Онуфриенко... — впоследствии все стали Героями, а Зайцев и Боровых дважды.
«Девяткой» стали летать за линию фронта на «свободную охоту». Рассказывает Иван Евграфович:
— Меня за эту «охоту» прозвали «анархистом», так как я разрешения не спрашивал и всю ответственность брал на себя.
Благодаря разведке мы хорошо знали расположение немецких аэродромов. Как-то решили лететь ближе к вечеру. Прилетаем. Я с высоты 20 метров бросаю вымпел (банку из-под тушенки с шестерней и куском белой материи). В банке записка по-немецки: «Вызываем на бой по числу прилетевших. Не вздумайте шутить. Если запустите хоть на один двигатель больше — сожжем на земле».
Немцы большей частью условия принимали. Вижу, первый «мессер», второй взлетел, кричу по рации: «Гришка, твой пошел!» — «Есть мой!» — отвечает. Немец шасси убрал — наш уже рядом. Набрали высоту, разошлись — и бой начинается.
Первого собьешь и сразу бросаешься помогать другой паре. Так же действовали и другие. В этом сказывалось преимущество боя девяткой...
Сбил я 21 немецкий самолет, другие по 10 и более, на земле уничтожили около трех десятков, но нам удалось сделать только 16 вылетов, затем на такие полеты пришел запрет...
В июне 1944 года в результате допроса пленного немецкого летчика стало известно, что вблизи фронта появилась группа асов «Мельдерс» из 29 пилотов, которой командовал полковник Берг.
Вот как рассказывал об этом Иван Евграфович:
— На фюзеляжах их машин были нарисованы тузы, короли, валеты — целая колода карт, за что их прозвали «картежниками». Самолет Берга был разукрашен трехглавым драконом, говорили, что на его счету 127 побед.
В паре с Боровых его с трудом удалось сбить вместе с ведомым (на борту был червовый туз).
Через некоторое время мне принесли его шпагу, курительную трубку — Мефистофель с автографом Гитлера и белый маузер из нержавейки.
Наши летчики знали, что многие немецкие асы летали с сувенирами-талисманами (ладанки, медальоны, зверушки разные), ну а у Берга шпага его предка...
Иван Евграфович не раз таранил самолеты противника. Старался ударить по хвосту.
— Удачный таран был в 1942 году, — вспоминал Федоров, — в конце августа, недалеко от деревни Федотове. Летели вдоль железной дороги в паре со штрафником. Смотрю, противоположным курсом строй «юнкерсов». Насчитал 31 бомбардировщик. Их сопровождают и прикрывают 18 «мессеров».
Едва начал строить маневр для атаки, ведомый (фамилии не помню) пошел вниз и меня бросил. На душе сделалось скверно. Я передаю по рации: «Следите за последней работой, чем позорно жить, лучше честно умру!» — и бросился в самую гущу строя бомбардировщиков. С близкой дистанции подряд сбил пять «юнкерсов» и одного таранил...
Точную дату этого боя Иван Евграфович не помнил, но мне удалось отыскать документ от 17 августа 1943 года, подписанный начальником штаба 6-го истребительного авиационного корпуса полковником Н. П. Жильцовым, подтверждающий описание этого боя.
— Вернулся живой, — сказал Иван Евграфович, завершая рассказ об этом бое. — Правда, поранило в ногу, мой самолет стал разваливаться еще в воздухе. Я хоть и не был штрафником, а только их командиром, но некоторое время спустя обнаружил, что начальник штаба Волков мне эти победы не записал. Я знал, что после моего «дезертирства» с завода ко мне все еще присматриваются особисты и сделал вид, что не придаю этому значения. Слава Богу, живой остался...
Наступил 1945 год. Кончилась война. Вскоре пришел приказ Сталина «всех летчиков-испытателей вернуть на свои места». Иван Федоров поехал в Горький к Лавочкину. Тот был рад встрече с ним и сразу предложил интересную работу.
