24 декабря 1971 года

      V. S.

      В Рождество все немного волхвы.
      В продовольственных слякоть и давка.
      Из-за банки кофейной халвы
      производит осаду прилавка
      грудой свертков навьюченный люд:
      каждый сам себе царь и верблюд.

      Сетки, сумки, авоськи, кульки,
      шапки, галстуки, сбитые набок.
      Запах водки, хвои и трески,
      мандаринов, корицы и яблок.
      Хаос лиц, и не видно тропы
      в Вифлеем из-за снежной крупы.

      И разносчики скромных даров
      в транспорт прыгают, ломятся в двери,
      исчезают в провалах дворов,
      даже зная, что пусто в пещере:
      ни животных, ни яслей, ни Той,
      над Которою -- нимб золотой.

      Пустота. Но при мысли о ней
      видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
      Знал бы Ирод, что чем он сильней,
      тем верней, неизбежнее чудо.
      Постоянство такого родства --
      основной механизм Рождества.

      То и празднуют нынче везде,
      что Его приближенье, сдвигая
      все столы. Не потребность в звезде
      пусть еще, но уж воля благая
      в человеках видна издали,
      и костры пастухи разожгли.

      Валит снег; не дымят, но трубят
      трубы кровель. Все лица, как пятна.
      Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
      Кто грядет -- никому непонятно:
      мы не знаем примет, и сердца
      могут вдруг не признать пришлеца.

      Но, когда на дверном сквозняке
      из тумана ночного густого
      возникает фигура в платке,
      и Младенца, и Духа Святого
      ощущаешь в себе без стыда;
      смотришь в небо и видишь -- звезда.

      январь 1972