Чаша со змейкой

      I

      Дождливым утром, стол, ты не похож
      на сельского вдовца-говоруна.
      Что несколько предвидел макинтош,
      хотя не допускала борона,
      в том, собственно, узревшая родство,
      что в ящик было вделано кольцо.
      Но лето миновало. Торжество
      клеенки над железом налицо.

      II

      Я в зеркало смотрюсь и нахожу
      седые волосы (не перечесть)
      и пятнышки, которые ужу,
      наверное, составили бы честь
      и место к холодам (как экспонат)
      в каком-нибудь виварии: на вид
      хоть он витиеват и страшноват,
      не так уж плодовит и ядовит.

      III

      Асклепий, петухами мертвеца
      из гроба поднимавший! незнаком
      с предметом -- полагаюсь на отца,
      служившего Адмету пастухом.
      Пусть этот кукарекающий маг,
      пунцовой эспаньолкою горя,
      меня не отрывает от бумаг
      (хоть, кажется, я князь календаря).

      IV

      Пусть старый, побежденный материал
      с кряхтением вгоняет в борозду
      озимые. А тот, кто не соврал, --
      потискает на вешалке узду.
      Тут, в мире, где меняются столы,
      слиянием с хозяином грозя,
      поклясться нерушимостью скалы
      на почве сейсмологии нельзя.

      V

      На сей раз обоняние и боль,
      и зрение, пожалуй, не у дел.
      Не видел, как цветет желтофиоль,
      да, собственно, и роз не разглядел.
      Дождливые и ветреные дни
      таращатся с Олимпа на четверг.
      Но сердце, как инструктор в Шамони,
      усиленно карабкается вверх.

      VI

      Моряк, заночевавший на мели,
      верней, цыган, который на корню
      украв у расстояния нули,
      на чувств своих нанижет пятерню,
      я, в сущности, желавший защитить
      зрачком недостающее звено, --
      лишь человек, которому шутить
      по-своему нельзя, запрещено.

      VII

      Я, в сущности... Любители острот
      в компании с искателями правд
      пусть выглянут из времени вперед:
      увидев, как бывалый астронавт
      топорщит в замешательстве усы
      при запуске космических ракет,
      таращась на песочные часы,
      как тикающий в ужасе брегет.

      VIII

      Тут в мире, где меняются столы,
      слиянием с хозяином грозя,
      где клясться нерушимостью скалы
      на почве сейсмологии нельзя,
      надев бинокулярные очки,
      наточим перочинные ножи,
      чтоб мир не захватили новички,
      коверкая сердца и падежи.

      IX

      Дождливым утром проседь на висках,
      моряк, заночевавший на мели,
      холодное стояние в носках
      и Альпы, потонувшие в пыли.
      И Альпы... и движение к теплу
      такое же немного погодя,
      как пальцы барабанят по стеклу
      навстречу тарахтению дождя.

      октябрь 1964