К Евгению

      Я был в Мексике, взбирался на пирамиды.
      Безупречные геометрические громады
      рассыпаны там и сям на Тегуантепекском перешейке.
      Хочется верить, что их воздвигли космические пришельцы,
      ибо обычно такие вещи делаются рабами.
      И перешеек усеян каменными грибами.

      Глиняные божки', поддающиеся подделке
      с необычайной легкостью, вызывающей кривотолки.
      Барельефы с разными сценами, снабженные перевитым
      туловищем змеи неразгаданным алфавитом
      языка, не знавшего слова "или".
      Что бы они рассказали, если б заговорили?

      Ничего. В лучшем случае, о победах
      над соседним племенем, о разбитых
      головах. О том, что слита'я в миску
      Богу Солнца людская кровь укрепляет в последнем мышцу;
      что вечерняя жертва восьми молодых и сильных
      обеспечивает восход надежнее, чем будильник.

      Все-таки лучше сифилис, лучше жерла
      единорогов Кортеса, чем эта жертва.
      Ежели вам глаза суждено скормить воронам,
      лучше если убийца -- убийца, а не астроном.
      Вообще без испанцев вряд ли бы им случилось
      толком узнать, что вообще случилось.

      Скушно жить, мой Евгений. Куда ни странствуй,
      всюду жестокость и тупость воскликнут: "Здравствуй,
      вот и мы!" Лень загонять в стихи их.
      Как сказано у поэта, "на всех стихиях..."
      Далеко же видел, сидя в родных болотах!
      От себя добавлю: на всех широтах.

      1975