"Песчаные холмы, поросшие сосной..."

      Песчаные холмы, поросшие сосной.
      Здесь сыро осенью и пасмурно весной.
      Здесь море треплет на ветру оборки
      свои бесцветные, да из соседских дач
      порой послышится то детский плач,
      то взвизгнет Лемешев из-под плохой иголки.

      Полынь на отмели и тростника гнилье.
      К штакетнику выходит снять белье
      мать-одиночка. Слышен скрип уключин:
      то пасынок природы, хмурый финн,
      плывет извлечь свой невод из глубин,
      но невод этот пуст и перекручен.

      Тут чайка снизится, там промелькнет баклан.
      То алюминиевый аэроплан,
      уместный более средь облаков, чем птица,
      стремится к северу, где бьет баклуши швед,
      как губка некая, вбирая серый цвет,
      и пресным воздухом не тяготится.

      Здесь горизонту придают черты
      своей доступности безлюдные форты.
      Здесь блеклый парус одинокой яхты,
      чертя прозрачную вдали лазурь,
      вам не покажется питомцем бурь,
      но -- заболоченного устья Лахты.

      И глаз, привыкший к уменьшенью тел
      на расстоянии, иной предел
      здесь обретает -- где вообще о теле
      речь не заходит, где утрат не жаль:
      затем что большую предполагает даль
      потеря из виду, чем вид потери.

      Когда умру, пускай меня сюда
      перенесут. Я никому вреда
      не причиню, в песке прибрежном лежа.
      Объятий ласковых, тугих клешней
      равно бежавшему не отыскать нежней,
      застираннее и безгрешней ложа.

      1974