Посвящается Чехову (1993)

      Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
      Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
      И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
      Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
      застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
      Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
      У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
      ни-че-го.

      Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
      жестких листьев боярышника. Взятые наугад
      аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
      и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
      плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
      и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
      Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
      книги.

      Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
      сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
      Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
      мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
      диване от комаров и от жары вообще.
      Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
      Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
      Но стоит ли?

      Душные летние сумерки, близорукое время дня,
      пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
      "Вас в коломянковой паре можно принять за статую
      в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
      смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
      Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
      и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
      Федоровну во сне.

      Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
      липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
      У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
      у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
      он единственный видит хозяйку в одних чулках.
      Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
      Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
      все козыри.

      И хор цикад нарастает по мере того, как число
      звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
      Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
      думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
      До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
      Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
      В провинции тоже никто никому не дает.
      Как в космосе.

      1993

      * Датировано по переводу в SF. - С. В.