Шеймусу Хини

      Я проснулся от крика чаек в Дублине.
      На рассвете их голоса звучали
      как души, которые так загублены,
      что не испытывают печали.
      Облака шли над морем в четыре яруса,
      точно театр навстречу драме,
      набирая брайлем постскриптум ярости
      и беспомощности в остекленевшей раме.
      В мертвом парке маячили изваяния.
      И я вздрогнул: я - дума, вернее - возле.
      Жизнь на три четверти - узнавание
      себя в нечленораздельном вопле
      или - в полной окаменелости.
      Я был в городе, где, не сумев родиться,
      я еще мог бы, набравшись смелости,
      умереть, но не заблудиться.
      Крики дублинских чаек! конец грамматики,
      примечание звука к попыткам справиться
      с воздухом, с примесью чувств праматери,
      обнаруживающей измену праотца -
      раздирали клювами слух, как занавес,
      требуя опустить длинноты,
      буквы вообще, и начать монолог свой заново
      с чистой бесчеловечной ноты.

      1990

      * Стихотворение отсутствует в СИБ. - С. В.