Подсвечник

      Сатир, покинув бронзовый ручей,
      сжимает канделябр на шесть свечей,
      как вещь, принадлежащую ему.
      Но, как сурово утверждает опись,
      он сам принадлежит ему. Увы,
      все виды обладанья таковы.
      Сатир -- не исключенье. Посему
      в его мошонке зеленеет окись.

      Фантазия подчеркивает явь.
      А было так: он перебрался вплавь
      через поток, в чьем зеркале давно
      шестью ветвями дерево шумело.
      Он обнял ствол. Но ствол принадлежал
      земле. А за спиной уничтожал
      следы поток. Просвечивало дно.
      И где-то щебетала Филомела.

      Еще один продлись все это миг,
      сатир бы одиночество постиг,
      ручьям свою ненужность и земле;
      но в то мгновенье мысль его ослабла.
      Стемнело. Но из каждого угла
      "Не умер" повторяли зеркала.
      Подсвечник воцарился на столе,
      пленяя завершенностью ансамбля.

      Нас ждет не смерть, а новая среда.
      От фотографий бронзовых вреда
      сатиру нет. Шагнув за Рубикон,
      он затвердел от пейс до гениталий.
      Наверно, тем искусство и берет,
      что только уточняет, а не врет,
      поскольку основной его закон,
      бесспорно, независимость деталей.

      Зажжем же свечи. Полно говорить,
      что нужно чей-то сумрак озарить.
      Никто из нас другим не властелин,
      хотя поползновения зловещи.
      Не мне тебя, красавица, обнять.
      И не тебе в слезах меня пенять;
      поскольку заливает стеарин
      не мысли о вещах, но сами вещи.

      1968